+7 914 909 80 28
«Пять правильных правил» Анатолия Пурлика.
Вся выставка Анатолия Пурлика получила такое название благодаря пяти главным, можно сказать, собирательным картинам. Концепция художника состоит в том, чтобы показать пять основ бытия в их«правильном»распределении внутри жизни каждого из нас. «Правильный римский форум» обращает нас к греко-римской культуре с ее богатым пониманием городской среды, искусства, любви, меры, красоты внутренней и внешней. Вряд ли кто-то станет отрицать, что именно этот период человечества был если не самым гармоничным и эстетически развитым, то уж точно одним из самых совершенных. «Правильный немецкий сад» построен по правилам выверенной геометрии, немного педантичной и чуть сухой, но такая утонченная рациональность ума (у немцев всегда с оттенком сентиментализма) так же необходима, как и живая эмоциональность души. «Правильный нидерландский досуг» не оставил без внимания телесную составляющую человеческого существа, которая дарит ему метафизическое удовольствие и собственно саму жизнь. «Правильный ирландский пейзаж» погружает в чистую, успокаивающую природную среду, которой как будто и не коснулась рука человека, разве что только легкая кисть художника.«Правильный тайский натюрморт» являет собой образец вкусной и здоровой пищи, способной не только накормить, но и поднять своим вкусом настроение. В этих пяти работах собраны идеальные основы мировоззрения, касающихся чувства, мысли и среды обитания. Они доведены в своем совершенстве почти до религиозного, божественного канона и в своей совокупности рождают ощущение благоговения, впрочем, и мечтательной недостижимости тоже. Реальность же скорее отталкивается от идеала, чем приближается к нему, правда, вопрос о том, существует ли какая-либо другая реальность, кроме творческой, – весьма неоднозначен, и может вызвать бурю обсуждений. Так или иначе, многие работы Анатолия тематически тяготеют к пяти благополучным («правильным») эпицентрам, одновременно отклоняясь от них. Эта странная диалектика приближения и удаления рождает то тонкое чувство вдохновения, парадокса, из которых вырастает цветовой и тематический сюжет картины.
Именно из сюжета, то есть из драматической инкрустации, взаимодействия человека с человеком, с природой, с животным миром, – вырастает колорит картины, ее пластика. Собственно краска становится основным психологическим нервом, она загадывает интригу произведения и заколдовывает воображение зрителя. О. Уайльд говорил, что «любое искусство есть всегда и поверхность, и символ», как, например, в «Желтой дороге » желтый цвет символизирует изменчивость, может быть даже саму измену, невозможность вернуться по той же дороге назад в прошлое. Оно течет вместе с настоящим в Гераклитовой реке. Часто тела людей на картинах Пурлика фантасмагорически искажаются, окрашиваются в неестественные оттенки, усиливая состояние страсти, сожаления, усталости или игривости в эротических мизансценах, в танцевальных парах, в испанских играх тореадора. Еще более тонко работает цвет в картине «Заблудшие глаза», где желтый и зеленый образуют слепую, непроницаемую и драматичную завесу сожаления. При всех этих сложных символических свойствах колористические пятна образуют плотную поверхность полотен, крепкую композицию, которая могла бы существовать и как абстрактная работа, независимо от предметного мира. Конечно, после Сезанна такое художественное изобретение не ново, но принципиально то отличие, что Анатолий монументализирует не только застывшие пейзажи и натюрморты, но и весьма динамичные композиции. От традиций голландцев, Сезанна, унаследовано особенное символическое очарование натюрмортом, в котором сталкиваются два мира: природный, созданный Богом и рукотворный, созданный человеком. Так и в человеке живут и часто борются две сущности: земная и божественная.
Стиль, пластика, форма картин Пурлика основываются на синтезированном восприятии самых разных традиций конца XIX века – первой половины XX (набисты, постимпрессионисты, фовисты, немецкий экспрессионизм, русское плакатное и театральное искусство). Из рефлексий на эти многие художественные традиции, которые пронизывают и наше время, и наши мысли, у художника возникает своя собственная «конструкция из реальности» (Сезанн), свое внутреннее представление, которое и служит основой произведений. Оно не претендует на всемогущую глобальность, но это вполне закономерно, так как глобальность нашего современного мира насквозь пропитана политикой, функционализмом и рациональностью, и может человека с теплой душой только отталкивать, закрывать в его индивидуальном измерении. Но именно эта соразмерность с человеческой судьбой, с его живыми эмоциями, а не с мировым глобализмом, — и ценна, именно ей и хочет поделиться художник со зрителем, не веря в то, что живопись может существовать только ради живописи.
Уникальная способность Анатолия к самообновлению в творчестве создает сложный, многомерный мир его творчества, для погружения в который требуются серьезные усилия. Но они стоят того свежего притока особого философского состояния, которое выводит человека, как птицу-феникс, на другой виток жизненного развития.
Светлана Тарханова, искусствовед
Именно из сюжета, то есть из драматической инкрустации, взаимодействия человека с человеком, с природой, с животным миром, – вырастает колорит картины, ее пластика. Собственно краска становится основным психологическим нервом, она загадывает интригу произведения и заколдовывает воображение зрителя. О. Уайльд говорил, что «любое искусство есть всегда и поверхность, и символ», как, например, в «Желтой дороге » желтый цвет символизирует изменчивость, может быть даже саму измену, невозможность вернуться по той же дороге назад в прошлое. Оно течет вместе с настоящим в Гераклитовой реке. Часто тела людей на картинах Пурлика фантасмагорически искажаются, окрашиваются в неестественные оттенки, усиливая состояние страсти, сожаления, усталости или игривости в эротических мизансценах, в танцевальных парах, в испанских играх тореадора. Еще более тонко работает цвет в картине «Заблудшие глаза», где желтый и зеленый образуют слепую, непроницаемую и драматичную завесу сожаления. При всех этих сложных символических свойствах колористические пятна образуют плотную поверхность полотен, крепкую композицию, которая могла бы существовать и как абстрактная работа, независимо от предметного мира. Конечно, после Сезанна такое художественное изобретение не ново, но принципиально то отличие, что Анатолий монументализирует не только застывшие пейзажи и натюрморты, но и весьма динамичные композиции. От традиций голландцев, Сезанна, унаследовано особенное символическое очарование натюрмортом, в котором сталкиваются два мира: природный, созданный Богом и рукотворный, созданный человеком. Так и в человеке живут и часто борются две сущности: земная и божественная.
Стиль, пластика, форма картин Пурлика основываются на синтезированном восприятии самых разных традиций конца XIX века – первой половины XX (набисты, постимпрессионисты, фовисты, немецкий экспрессионизм, русское плакатное и театральное искусство). Из рефлексий на эти многие художественные традиции, которые пронизывают и наше время, и наши мысли, у художника возникает своя собственная «конструкция из реальности» (Сезанн), свое внутреннее представление, которое и служит основой произведений. Оно не претендует на всемогущую глобальность, но это вполне закономерно, так как глобальность нашего современного мира насквозь пропитана политикой, функционализмом и рациональностью, и может человека с теплой душой только отталкивать, закрывать в его индивидуальном измерении. Но именно эта соразмерность с человеческой судьбой, с его живыми эмоциями, а не с мировым глобализмом, — и ценна, именно ей и хочет поделиться художник со зрителем, не веря в то, что живопись может существовать только ради живописи.
Уникальная способность Анатолия к самообновлению в творчестве создает сложный, многомерный мир его творчества, для погружения в который требуются серьезные усилия. Но они стоят того свежего притока особого философского состояния, которое выводит человека, как птицу-феникс, на другой виток жизненного развития.
Светлана Тарханова, искусствовед